Сделав паузу в несколько сезонов, Татьяна Баганова вернулась на сцену с премьерой. Новую постановку екатеринбургского хореографа ждали как событие сезона: пауза, взятая Багановой, оказалась дырой в развитии отечественного современного танца. В Россию спектакль прибыл сразу же после мировой премьеры. Он создан по заказу французского фестиваля Vostok, представляющего западной публике российское искусство. В балетах Багановой никогда не было валенок, ямщицких песен, коммунального быта — любимой иностранцами русской экзотики. Их нет и сейчас. Но "После вовлеченности" выбивается из ряда предыдущих постановок хореографа. В авторе сурового и безысходного спектакля о вечной несоединимости мужского и женского начала трудно узнать хореографа "Свадебки", "Кленового сада", "Полетов во время чаепития" — в них всегда находилось место надежде и просветлению. Сценография и костюмы демонстративно функциональны. Простая стена с пустыми рамами погружена в почти беспросветную темноту. Костюмы подчеркнуто мешковаты. Все это свидетельствует о необычном для Багановой равнодушии к красоте картинки. Несколько мужчин и женщин движутся по-крестьянски основательно и чуть неловко. Индивидуальные различия сведены к нулю: разбившись на пары, танцовщики множат ограниченный набор общих pas, который вращает их по бесконечному жизненному кругу — от знакомства до расставанья. В этом цикле нет ни моментов просветления, ни взрывов отчаянья — их может позволить себе только звучащая в спектакле музыка Эрве Леграна. Баганова оставляет своим танцовщикам лишь ровно давящее чувство одиночества, отмеренное узнаваемой рукой. Воздушные шарики, спрятанные под платья женщин и символизирующие беременность, в этом пространстве лопаются с жутким треском, не оставляющим места никаким иллюзиям. Так ясно, просто и виртуозно, как Баганова, у нас не научился ставить никто. Вернувшись, она осталась лидером не только екатеринбургских "Провинциальных танцев", но и самого жанра contemporary dance на российских просторах.

— «Ведомости»


«После вовлеченности» при безошибочной узнаваемости почерка хореографа - в чистом виде «европейский» спектакль. Он безупречен по качеству танца, не имеет никаких национальных примет, абсолютно интернационален и по сюжету, и по форме, что продиктовано условиями его создания - европейским заказом. Новая постановка - пожалуй, самая категоричная по характеру высказывания работа Багановой, для иронии и юмора места практически не остается. У этой работы - рембрандтовский колорит, весь спектакль проходит в полумраке, и только редкие лучи света выхватывают из темноты фигуры персонажей, которые на самом деле ничего «персонального» не имеют. Это мужчины и женщины вообще. Первые - в платьях из зеленой тафты всех оттенков (от изумрудного до темно-бутылочного), последние - с грубо приклеенными, огромными, как у библейских пророков, бородами и перевязанными вокруг груди крест-накрест шарфами. На сцене царят женщины в изящных туфлях и с высокими прическами, а мужчины ползают у их ног. Возможно, длинные бороды - это некий символ вечности мужчины-странника. А округлившиеся женские животы, которые лопаются, как воздушные шарики (на самом деле это и есть шарики, засунутые под подол), - метафора несбывшихся мечтаний.»

— «Культура»